Наташ, я формулировать не очень умею, но твоя тезка, Н.Л. Трауберг, все замечательно сформулировала:
"Слово «мещанство» толкуют по меньшей мере двояко. Чаще так называют особый, легко узнаваемый дух слепой уверенности и нетерпимости к «иным», который по мирскому закону маятника выталкивает многих в «гибельную свободу». Те, кто понял ее гибельность, нередко по тому же закону отрицают любую свободу и начинают играть словом, обозначающим, как и «бюргер», просто горожанина. Иногда они вспоминают, что мещанином назвал себя Пушкин, хотя он имел в виду вещи очень хорошие — дом, покой, независимость от черни. Вероятно, именно это вложил бы в русское слово Честертон, как вкладывал в сочетания common man и common people.
Принимать мещан в первом смысле за соль земли можно только в том случае, если мы не видим их жестокости, пошлости, фарисейского самодовольства. Пушкин, конечно, все это видел. Что до Честертона, он, слава Богу, упомянутых свойств не ценил (к сожалению, это бывает), но и не видел, если речь шла о common people. Он искренне верил, что «шарманочный люд», тем более — католики, любят так же сильно, как он, дом, уют и свободу. «Важным», имеющим власть он этих свойств не приписывал, но, когда речь зашла о Литве и Польше, граница растворилась, словно все там настолько хороши, насколько это возможно в падшем мире. Если бы он имел в виду только Царство Божие, Логрис, было бы незачем и спорить. Но так ли это?"
no subject
"Слово «мещанство» толкуют по меньшей мере двояко. Чаще так называют особый, легко узнаваемый дух слепой уверенности и нетерпимости к «иным», который по мирскому закону маятника выталкивает многих в «гибельную свободу». Те, кто понял ее гибельность, нередко по тому же закону отрицают любую свободу и начинают играть словом, обозначающим, как и «бюргер», просто горожанина. Иногда они вспоминают, что мещанином назвал себя Пушкин, хотя он имел в виду вещи очень хорошие — дом, покой, независимость от черни. Вероятно, именно это вложил бы в русское слово Честертон, как вкладывал в сочетания common man и common people.
Принимать мещан в первом смысле за соль земли можно только в том случае, если мы не видим их жестокости, пошлости, фарисейского самодовольства. Пушкин, конечно, все это видел. Что до Честертона, он, слава Богу, упомянутых свойств не ценил (к сожалению, это бывает), но и не видел, если речь шла о common people. Он искренне верил, что «шарманочный люд», тем более — католики, любят так же сильно, как он, дом, уют и свободу. «Важным», имеющим власть он этих свойств не приписывал, но, когда речь зашла о Литве и Польше, граница растворилась, словно все там настолько хороши, насколько это возможно в падшем мире. Если бы он имел в виду только Царство Божие, Логрис, было бы незачем и спорить. Но так ли это?"
Это из ее эссе "Удел Девы Марии", про Честертона и про его отношение к межвоенным (1918-1939) Польше и Литве: http://magazines.russ.ru/druzhba/2004/8/tra16.html