И паки очень верно:

(опять Светлана Михайловна Панич):

"Чем раньше темнеет, тем острее чувствуешь, что мы создали мир, в котором воля к отчужденности не менее сильна, чем ницшеанская "воля к власти", а способность к отчуждению возводится едва ли не в нравственную добродетель. Мы -- "независимые", "автономные" "психологически грамотные" "самодостаточные", умеющие отстоять свое место и свое право..." А с какой гордостью произносится: "Я умею ни в ком не нуждаться..." "Так правду ада ад исповедал..."

Простите мракобеса, но такой мир создали именно мы. Бог, как мне кажется, творил другой -- в котором люди не боятся нуждаться друг в друге, не стыдятся об этом друг другу говорить, в котором друг о друге беспокоятся и этого не стыдятся, мир, в котором есть милость и дружба, и эти слова что-то очень высокое и ответственное значат. У нас есть много другого -- сотрудничество, соперничество, сожительство, взаимодействие, общность интересов и предметов, а вот опыт "дружества", столько же святого, по Пушкину, как и "вольность", той самой, высокой и безусловной дружбы, которая побуждает помнить о друге даже тогда, когда тебе совсем хорошо или невыгодно о нем помнить, мне кажется, почти утрачен. Потому окуджавовское "и друзей созову, на любовь свое сердце настрою" звучит для одних прекрасно-ностальгически, а для иных -- раздражающе-прекраснодушно, хотя казалось бы -- что может быть проще и радостней, чем набрать дружий номер: "Тебя не хватает..."

Что можно противопоставить адовой воле к отчуждению? Наверное, только одно -- беззащитную, нерасчетливую отвагу помнить, беспокоиться, звать, нуждаться."